Ты всегда казался мне довольно таки странным типом, Ледфорд. Ты не просто магглорожденный, ты самый настоящий маггл со смешными разноцветными прическами, мантией наперекосяк и сигаретой в зубах, пока преподаватели не видят. Ухмылочки, отстраненность, тонкие пальцы, остукивающие какую-то мелодию и какая-нибудь девица, висящая на твоём локте – вот портрет, который приходит в голову при упоминании твоего имени. А ещё музыка – ты постоянно в наушниках, изгаляешься изо всех сил, заряжая плеер от солнца, ибо электричества в Хогвартсе нет и не будет. Проходя мимо тебя, хорохорящегося перед очередной жертвой твоего обаяния и что-то мурлыкающего под нос, я люблю бросить колкую шуточку про постельный калейдоскоп и плебейский вкус.
Однажды я от нечего делать бродил по коридорам замка – хотел подумать в одиночестве, отдохнуть от вечной суеты вокруг, что совершенно мне не свойственно. И встретил тебя, сидящего в одном из пустых альковов за доспехами, окруженного сладковатым запахом маггловской наркотической травки. И что-то во мне тогда переключилось, может, надышался, потому как в здравом рассудке я бы так никогда не поступил. Я молча сел рядом с тобой на пыльный пол замка, безжалостно пачкая полы дорогой мантии, и так же молча протянул тебе галеон. Ты недоуменно глянул на меня, а я ехидно протянул:
– Не тупи, Ледфорд. Продай мне волшебную сигаретку.
Ты пожал плечами, забрал деньги и выдал самокрутку, довольно профессионально, к слову, сделанную. Я кивнул и поджег её слабеньким Инфламмаре. После нескольких вдохов в голове стало так чудесно пусто – это было именно то, чего я так сильно хотел. И закрутилось. Ты толкал мне маггловскую травку и волшебные таблеточки – на пробу и в основном для исследований, я не злоупотребляю, да и вообще, в принципе, не балуюсь таким! Я же предлагал тебе протестировать свои разработки магических наркотиков, совершенно бесплатно и под моим строгим наблюдением. Всё это проделывалось и до сих пор проделывается под большим секретом. Для остальных я делаю вид, что ты пустое место, ибо негоже наследнику семьи Забини путаться с нечистокровными, но наедине, после того, как ты примешь очередной эликсир, заинтересованно спрашиваю:
– Ну как?
Ты похож на тарталетку с вишней, Луи. Нежный крем в песочной корзиночке тает на губах, заставляя человека улыбаться блаженно, а кисловатая вишенка является изюминкой, не позволяющей тебя забыть. Курса так до четвертого я тебя совершенно не распробовал, считая «ещё одним Уизли» и думая о тебе не иначе, как «Что ж вас так много-то, а? Хватит уже плодиться! Но этот хотя бы не рыжий – и на том спасибо». Чуть заметней для меня ты был на Гербологии, где мог ответить на любой заданный преподавателем вопрос и справиться с любым, даже самым требовательным растением. Но пары Слизерина с Рейвенкло проходили достаточно редко, так что наши миры не слишком пересекались.
Годы шли, ты становился чуточку заметней, в какой-то момент о тебе резко начали говорить, о твоей красоте, длинных белокурых волосах, изящном изгибе рта и чувстве стиля. Я удивлялся, пытаясь вразумить приятелей: «Это же Уизли, господа, или Вы с кем-то его путаете?» После нескольких таких разговоров я стал к тебе присматриваться, а потом ты оказался совсем близко, и начал появляться в компании Скорпиуса настолько часто, что не поговорить с тобой наедине впервые за несколько лет учёбы на одном курсе было невыполнимой миссией. После беседы за бокальчиком запрещенного вина – совсем уже обнаглели малолетки, вечеринки с алкоголем, практически контрабандой протаскивают в школу! – я внезапно понял, что ты, оказывается, хорошо воспитан, знаешь толк в магических шмотках – мы оба были в шикарных мантиях из молодежной линии от МакКвина, – умеешь вести себя в компании заносчивых чистокровных слизеринцев и говоришь на чистейшем французском. Я был совершенно очарован, недоумевая, как же это я мог несколько лет не общаться с тобой? Твои навыки французского обнаружились в тот момент, когда моё кольцо начало нагреваться слишком сильно, и я удивился, похоже, вслух, что кто-то пытается применять ко мне магию, влияющую на сознание.
Твою нервозность было видно за версту, путаную речь я разбирал с трудом – всё же мой французский не так хорош, как, например, итальянский. Но ты был не первой вейлой в моей жизни, хотя и удивительно – похоже на мутацию, ведь парней-вейл, вроде как, не существует. Но живое опровержение сей теории краснело, заламывало руки и пыталось тихонько уйти. Мне удалось тебя успокоить, убедив, что я не собираюсь никому рассказывать, и после этого мы даже начали общаться.
С тобой достаточно комфортно, Луи, ты умеешь слушать и при этом лишен какого-либо осуждения, ты, кажется, знаешь, где растут абсолютно все редкие травки в наших теплицах и можешь помочь мне получить те, что находятся там не для того, чтобы ученики их использовали в своих целях. Ты не лезешь в мои дела, спрашивая, как Скорпиус, с периодичностью в пару недель «А ты ещё девственник, Рик?» Бывает, ты совсем отпускаешь себя при мне, когда кольцо остаётся просто тёплым – я терплю, но когда оно начинает обжигать, я прошу тебя прекратить и делаю вид, что ничего не было. Я чувствую себя настоящим спасителем, когда вижу твои несчастные глаза в компании Скорпиуса, чуть ли не насильно вливающего тебе в рот алкоголь и пытающегося втянуть в очередное безумство. Мне удаётся утянуть тебя по учёбе, по клубным делам, по просьбе отца, у которого ты работал летом в аптеке – причин находится множество. Малфой на тебя плохо влияет, Луи, но ты слишком сладкий и мягкий, чтобы дать ему отпор.
С первого курса ты вызывал во мне дикий интерес. Я знал, что по всем правилам и нормам поведения обращать внимание на твою слепоту – ужасный моветон, невежливо и попросту некрасиво. Но мне было ну очень интересно! Я не понимал, как тебе удаётся передвигаться по такому большому замку, не врезаясь в людей, не падая с лестниц и находя вход в слизеринскую гостиную, который и зрячий-то не с первого раза обнаружит. Я не мог сдержаться и дергал тебя за рукав, приставая с идиотскими вопросами вроде: «А как быстро ты запомнил дорогу в гостиную?» «А как ты угадываешь, где находится вход?» «А как ты учишь заклинания, ты же не видишь, что показывает преподаватель?» «Вот вы проходили боггарта ведь, да? Какой у тебя боггарт, если ты его даже не можешь увидеть?»
Я удивлен, что ты меня тогда не прибил – исследовательский интерес у меня превышал любые дозволенные рамки. Но вместо того, чтобы разорвать меня на много маленьких Фредериков, ты спокойно отвечал на любые мои вопросы, удовлетворяя жажду знаний. С тобой я чувствовал себя невероятно крошечным, эдаким комаром, пытавшимся пробить твёрдую кожу взрослого слона, который даже не отмахивается, потому что просто не обращает внимания на надоедливый писк. И в один момент я успокоился, просто стал наблюдать за тобой, поражаясь твоей силе духа и умению адаптироваться в любой ситуации. Я никогда не лез к тебе с желанием помочь, так как видел, что ты можешь справиться сам. И в какой-то момент мы стали ближе. Если раньше я тебя побаивался, что ли, хотя всё равно продолжал доставать глупыми вопросами, то потом я понял, что ты не относишься ко мне, как к надоедливой собачонке – нет, ты признал меня и говоришь на равных. Я умею разговорить тебя, услышать то, что не так просто вытянуть из-под маски спокойствия, взвешенности и неэмоциональности.
Ты близок мне, Себастьян. Я кладу голову на твои колени, довольно жмурясь от легких касаний пальцев по волосам, не видя в этом ничего сексуального. Мы ведь друзья, Себастьян? Я читаю тебе книги вслух, обсуждаю новые рецепты зелий и ингредиенты – те вещи, от которых тот же Скорпиус пытается куда-нибудь улепетнуть подальше. С тобой всегда есть о чём поговорить, тебе известны мои эмоции, а я и не пытаюсь как-то их спрятать. Я никогда не лгу тебе, просто ты сам знаешь те рамки, которые не нужно переступать. Я доверяю тебе, и это взаимно – не каждый, знаешь ли, станет пить из бокала, наполненного не на его глазах наследником семьи отравителей. Я не желаю тебе зла, тебе это известно. Да и ты всегда сможешь почувствовать, если я вдруг решу тебя отравить. Но зачем мне это, Себастьян?Возможно, мы сможем спастись, если будем чуть ближе другу к другу.
